Я очень рада, что Вы наконец-то мне написали. Хотя не знаю, могу ли я Вам чем-то помочь. Но Вы для меня — как общение с Матушкой. Да помилует и благословит вас обоих Господь. Хотя я люблю не только нашу Матушку, но и всех других старцев. От каждого из них получаю помощь и любовь.
Вы сделали большое дело, подготовив для нас жизнеописание Матушки. Книги о Матушке Матроне и Матушке Макарии действуют как две кувалды, напрочь разбивающие окамененное нечувствие современных людей (если в ком еще сохранился "божественный корешок". Кстати, многое я поняла, благодаря высказываниям Матушки Макарии. Ценнейшие общие выводы насчет состояния духа и души и тела современных людей. Я бы не смогла, конечно, обозреть духом состояние русских на наше время, а это очень необходимо для правильных отношений с людьми). Книга о Матроне лучше действует на совсем еще "зеленых" в вере. Она пробивает брешь. А Макария хороша для более углубленного и тонкого проникновения в тайны христианства. Хороша для тех, кто хочет углубиться.
Нелишне нам знать, что Матушка Макария открывает сердцу путь к Царице Небесной. В век окамененного нечувствия мы уже не можем понимать и чувствовать хоть немного душу Богородицы. Потому и молитва к ней не идет. А Ваша книга о Макарии эту проблему разъясняет. Слава Богу. Нет, не зря писали святые о Божией Матери (Игнатий Брянчанинов и др.): мы ведь совсем уже ничего не чувствуем.
О Матушке Макарии я знаю очень мало по сравнению с Вами. И люблю, конечно, меньше Вас. А главное, я слишком грешна. Матушка Макария смотрит на меня с портрета с жалостью, состраданием и ... безнадежностью. Я сама согрешаю. Изнутри гнилая, невоздержанна. Такая — я не могу смотреть на нее со спокойной совестью.
Я бы обязательно указала, что Матушка была светоч для таких, умирающих от мертвого света "буквы", предлагаемой некоторыми священниками. Да еще и чудотворица! Да ей и дерзающая и могущая действительно понести и болезни и беды. Чудная Матушка! Счастливо ее окружение. Но, увы, я сталкивалась с людьми, приезжавшими к Матушке, но остававшимися гордецами. Как ей больно было от таковых. Мы чтим ее языком, духом же не исправляемся. И я такая.
Мне очень стыдно, но чтобы Вы до конца знали мою ограниченность, то вот то, что я могла сказать перед портретом схимонахини Макарии.
О, блаженная мати, сияющая нам среди мрака лжестарчества. Радость наша, воссиявшая нам среди тьмы ХХ века. Приносим ти смиренные души наши, покрытые мучительством греха. Слабые, не могущие стряхнуть с себя покрова ночи. Немощные, десятилетиями погружающие себя во все грехи. Како можем воззреть на твою святость воздержания. На твое дерзновение отриновения всякого услаждения пищей и питием. Твое мужество жития среди колдунов ввергает нас в недоумение и страх перед необходимостью подражательства тебе. Ты могла и жалеть, видя перед глазами страшное их наказание в аду. Оттого ты могла их прощать и быть кроткой с ними, даже в силах была указывать им спокойно и настойчиво пути выходы из беды их. Могла кротко обличить их и запрещать им. Могла смиренно брать из рук их приносимую ими пищу. Находясь в такой постоянной опасности, ты должна была молиться так и вести себя так безупречно перед Богом, чтобы Бог был всегда с тобой, чтобы защитил тебя. Поистине, это жительство не от мира сего.
Ты научила нас, что путь врачевания чужих болезней — это принятие их на себя. Но разве мы можем так? Где та любовь, которою ты горишь? Как нам избавиться от мучительного услаждения плотским? Как перейти к горнему?
Горькие вопросы. И стыдно и беспомощно стоим перед твоим портретом, взирающим на нас грустно, укоряюще, безнадежно от нашего окаменения во грехах.
О, святой человече, достигший единения с Господом! Как можем последовать за тобой. Когда, наконец, разрубим связь, железом держащую нас в миру! Что ответим Господу. С каким ужасом взглянем на то, что по праву причитается нам в аду. Дай нам почувствовать радость жития на Небе: да отвержемси мирских похотей.
Счастливый человек, достигший небесного отечества в наш безумный век. Но какими скорбями! Кто повторит твой путь. Слабые и грешные. И никчемные.
И даже не знаем, как и молить теперь о помиловании и прощении, будучи погружены в такие трясины греха. Не надеемся даже шагу вышагнуть из нее. Не чувствуем даже, как глубоко увязли. Не понимаем даже, что нас так крепко держит.
Мати Макария! Спаси хоть кого-нибудь из нас. Кого еще можно. Кто не погубил еще свой "божественный корешок", торгуя Божиими талантами в угоду плоти и мира и диавола.
Мы хвостами ходим за батюшками. И лицемерно поем им славословие. Льстиво губим самих себя в их тенетах. Отдаем всю ответственность за спасение самих себя в чужие, так часто равнодушные руки. Мы держимся лишь внешнего подвига, "внутренность же чаши" не очищаем. Тогда как сказано: "Истинные поклонятся Мне духом и истиной". Мы же не желаем изучать истину, ни искать себе истинных нелицемерных учителей. А, найдя их, не слушаемся.
Мы на словах чтим тебя и гордимся, что побывали у тебя в гостях или на могилке — а жизнь свою не исправляем.
О, дорогая матерь наша. Жестока для греха десница Господня, но вымоли хоть кого-нибудь из нас изъять горем и болью из пучины мирского расслабления и бездумия.
Мы нуждаемся в вымаливании нас всем сонмом русских и всемирных святых за все века — по причине слежавшихся, окамененных, за много веков утрамбованных грехов наших. Узы греха тяжелы как никогда. Хотя бы потому, что мы уже не чувствуем ни грехов, ни их тяжести. Грех уже источается из самих глубин души. И мы уже не различаем изначальной чистоты природы души, не видим ее отличия от той грязи, что исходит от нас. Никогда еще человек не достигал такой расслабленности, такой беззаботности, такой безбоязненности там, где есть смертельная для души опасность. Гибнем толпами на каждом повороте жизни: при каждом соблазне греха, при малейшем дуновении греховного ветерка, в каждой пропасти, разверзающейся под ногами.
Как тяжело сейчас вымолить и одну душу. Поэтому мы взываем ко всем святым: пощадите, не оставьте, сколько сможете: мы все время засыпаем греховным сном, и не в состоянии просить помощи постоянно. Редко когда ужасаемся на свое состояние.